Он думал об охоте и мысленно продолжал жить в рассказе даже тогда, когда запер чемодан, вышел из комнаты и направился по выложенной каменными плитами дорожке к террасе, где под сосной, повернувшись лицом к морю, сидела Марита. Она читала и не могла слышать шагов его босых ног. Увидев ее, Дэвид обрадовался, но потом вспомнил об их нелепом уговоре и ушел в свою комнату. Кэтрин не было, и он вернулся на террасу поговорить с Маритой. Он по-прежнему жил той, настоящей, жизнью, которую оставил в рассказе об Африке, а все окружающее казалось неестественным и фальшивым.

— Доброе утро, — сказал он. — Ты не видела Кэтрин?

— Она куда-то уехала, — ответила девушка. — И велела передать тебе, что вернется.

Неожиданно все стало на свои места.

— Не знаешь, куда она поехала?

— Нет, — сказала девушка. — Она взяла велосипед.

— Бог мой, — сказал Дэвид. — Она же не ездила на нем с тех пор, как мы купили машину.

— Так она и сказала. Она решила вспомнить, как это делается. Ты хорошо поработал?

— Не знаю. Завтра станет ясно.

— Завтракать будешь?

— Не знаю. Поздновато.

— Лучше поешь.

— Пойду приведу себя в порядок, — сказал он.

Он уже принял душ и начал бриться, когда появилась Кэтрин. На ней были купленная в Гро-дю-Руа блуза и короткие холщовые брюки до колен. Было жарко, и блуза насквозь промокла от пота.

— Чудесно, — сказала она. — Только болят мышцы бедер при подъеме в гору.

— Ты далеко заехала, дьяволенок?

— Шесть километров, — сказала она. — Пустяки, но здесь столько подъемов и спусков.

— Страшная жара. Кататься можно разве что ранним утром, — сказал Дэвид. — Но я рад, что ты вспомнила про велосипед.

Она пошла в душ, а когда вернулась, сказала:

— Смотри, какие мы оба смуглые. Как раз такие, как нам хотелось.

— Ты — темнее.

— Ненамного. Ты тоже очень загорел. Посмотри на нас вместе.

Они подошли к высокому зеркалу.

— Ну, как мы тебе? — сказала она. — Очень красиво. Мне нравится.

Она стояла прямо перед ним, и он дотронулся до ее груди.

— Правда, странно, наши мокрые волосы кажутся бесцветными. Тусклыми, как водоросли.

Она взяла расческу и зачесала волосы назад, точно только что вышла из моря.

— Теперь снова буду носить их так. Помнишь, какие у меня были волосы в Гро-дю-Руа и потом, когда мы жили здесь весной.

— Мне нравится, когда они чуть-чуть спадают на лоб.

— А мне так надоело. Но раз тебе нравится… Может быть, поедем в город и позавтракаем?

— Ты еще не ела?

— Хотела подождать тебя.

— Ладно, — сказал он. — Поедем и позавтракаем. Я тоже голоден.

Они отлично позавтракали cafe au lait, brioche с клубничным джемом и oeufs au plat avec jambon, а когда поели, Кэтрин спросила:

— Ты не пойдешь со мной к Жану? Я хочу вымыть голову и подстричься.

— Я подожду тебя здесь.

— Ну, пожалуйста, пойдем со мной. Ты же был там раньше, и хуже от этого никому не стало.

— Нет, дьяволенок. Один раз я уступил, но только раз. Это все равно, что сделать татуировку или еще что-нибудь в этом роде. Не уговаривай.

— Но это так важно для меня. Я хочу, чтобы мы были одинаковыми.

— Мы не можем быть одинаковыми.

— Нет, можем, если ты согласишься.

— Я сказал — нет.

— Даже если это — мое единственное желание?

— Если бы!

— Но мне так хочется, чтобы мы были похожи. Ты уже почти такой, как я, осталось совсем чуть-чуть. Море постаралось за нас.

— Пусть оно и дальше старается.

— Но я хочу сегодня же.

— И тогда, надеюсь, ты будешь довольна?

— Я уже довольна, потому что ты соглашаешься. Я счастлива. Я же тебе нравлюсь. Сам знаешь. Считай, что это ради меня.

— Это глупо.

— Нет, не глупо, раз ты делаешь это для меня.

— Очень расстроишься, если я откажусь?

— Не знаю. Наверное, очень.

— Ладно, — сказал он. — Тебе это правда так важно?

— Да, — сказала она. — Спасибо тебе. Это займет не много времени. Я предупредила Жана, что мы зайдем, и он будет ждать.

— Ты всегда так уверена, что я все сделаю для тебя?

— Я знала, что ради меня ты согласишься.

— Но я не хотел. Не надо было уговаривать.

— Тебе же все равно. Пустяк, а зато потом как забавно. О Марите не беспокойся.

— При чем здесь Марита?

— Она сказала, что если ты не сделаешь этого для меня, то, может быть, сделаешь для нее.

— Не выдумывай.

— Да. Она сказала так сегодня утром.

— Жаль, ты не можешь на себя посмотреть, — сказала Кэтрин.

— Слава Богу, не могу.

— Ну, посмотри в зеркало.

— Не хочу.

— Тогда на меня. Ты теперь совсем такой же, хочешь не хочешь. Вот какой ты.

— Это невозможно, — сказал Дэвид. — Я не могу быть похожим на тебя.

— И все же, — сказала Кэтрин, — мы похожи. Лучше, если ты поймешь это поскорее.

— Это невозможно, дьяволенок.

— Все возможно. Сам знаешь. Просто не хочешь на себя посмотреть. Теперь мы оба хороши. Так я была одна, а теперь нас двое. Посмотри на меня.

Дэвид посмотрел в ее глаза, которые так любил, на ее смуглое лицо, на неправдоподобно однотонные, цвета слоновой кости, волосы и, видя, как она счастлива, понял, какую невероятную глупость он совершил.

Глава двадцать вторая

В то утро он боялся, что не сможет продолжить работу над рассказом, и действительно, поначалу у него ничего не получалось. Но в конце концов он заставил себя писать, и вот они снова шли в лесу по следу вдоль старой, проложенной слонами дороги. Дорога была такой вытоптанной, что казалось, будто слоны ходили здесь с тех самых пор, как остыла стекавшая с горы лава, и лес вокруг стоял высокий и густой. Джума преследовал уверенно, и теперь они шли очень быстро. Ни отец, ни Джума не сомневались в успехе, а потому переход по тропе то тёмным лесом, то солнечными прогалинами был несложным, и Джума снова дал ему винтовку 303-го калибра. Но потом они натолкнулись на свежие, еще курившиеся кучи помета и плоские круглые отпечатки, оставленные стадом слонов, вторгшихся на тропу откуда-то слева из леса, и потеряли следы своего слона. Джума, разозлившись, отобрал у него винтовку. Только к полудню им удалось настигнуть стадо и обойти его, слушая и наблюдая из-за деревьев, как шевелятся огромные уши, сворачиваются и вытягиваются, обыскивая кроны, хоботы, трещат сломанные ветви и поваленные деревья, утробно урчат слоны и глухо шлепают о землю кучи помета.

Наконец они обнаружили следы старого самца, и, когда они вывели их на тропу, протоптанную другим слоном, поменьше, Джума усмехнулся, обнажив белый ряд зубов, а отец кивнул головой. Казалось, они знали какую-то скверную тайну, как в ту ночь, когда он нашел их в шамба.

Разгадка не заставила себя долго ждать — они свернули направо в лес, и следы старого самца привели прямо к тому месту, где лежал большой, достающий до груди Дэвида, белый от дождей и солнца череп. Во лбу была глубокая вмятина, и от белых глазниц книзу торчали похожие на трубы две кости, на концах которых, где отрубили бивни, зияли неровные дыры. Джума показал, где стоял, глядя вниз на череп, преследуемый ими гигант, и где он слегка сдвинул череп хоботом с належенного места, и где его бивни коснулись земли. Он показал Дэвиду круглое отверстие в глубокой вмятине на белой лобной кости и еще четыре близко посаженных отверстия в кости возле ушной раковины. Он усмехнулся, посмотрев на Дэвида и его отца, достал из кармана пулю 303-го калибра и вставил ее острым концом в отверстие лобной кости.

— Сюда Джума ранил большого самца, — сказал отец. Это был его аскари. А точнее, друг, потому что он тоже был крупным самцом. Он напал первым, и Джума сбил его с ног, а потом прикончил выстрелом в ухо.

Джума показывал на разбросанные кости, и видно было, как ступал между ними большой самец. И Джума, и отец Дэвида были очень довольны своей находкой.

— Как, по-твоему, они с другом долго были вместе? — спросил Дэвид отца.